Неточные совпадения
Львов в домашнем сюртуке с поясом, в замшевых ботинках сидел на
кресле и в pince-nez с
синими стеклами читал книгу, стоявшую на пюпитре, осторожно на отлете держа красивою рукой до половины испеплившуюся сигару.
Но в продолжение того, как он сидел в жестких своих
креслах, тревожимый мыслями и бессонницей, угощая усердно Ноздрева и всю родню его, и перед ним теплилась сальная свечка, которой светильня давно уже накрылась нагоревшею черною шапкою, ежеминутно грозя погаснуть, и глядела ему в окна слепая, темная ночь, готовая
посинеть от приближавшегося рассвета, и пересвистывались вдали отдаленные петухи, и в совершенно заснувшем городе, может быть, плелась где-нибудь фризовая шинель, горемыка неизвестно какого класса и чина, знающая одну только (увы!) слишком протертую русским забубенным народом дорогу, — в это время на другом конце города происходило событие, которое готовилось увеличить неприятность положения нашего героя.
Куст тоже мне не понравился; я сделал из него дерево, из дерева — скирд, из скирда — облако и, наконец, так испачкал всю бумагу
синей краской, что с досады разорвал ее и пошел дремать на вольтеровское
кресло.
Через два часа Клим Самгин сидел на скамье в парке санатории, пред ним в
кресле на колесах развалился Варавка, вздувшийся, как огромный пузырь,
синее лицо его, похожее на созревший нарыв, лоснилось, медвежьи глаза смотрели тускло, и было в них что-то сонное, тупое. Ветер поднимал дыбом поредевшие волосы на его голове, перебирал пряди седой бороды, борода лежала на животе, который поднялся уже к подбородку его. Задыхаясь, свистящим голосом он понукал Самгина...
Солнце садилось великолепно. Наполовину его уж не было видно, и на краю запада разлилась широкая золотая полоса. Небо было совсем чистое,
синее; только немногие облака, легкие и перистые, плыли вразброд, тоже пронизанные золотом. Тетенька сидела в
креслах прямо против исчезающего светила, крестилась и старческим голоском напевала: «Свете тихий…»
Генерал Стрепетов сидел на
кресле по самой середине стола и, положив на руки большую белую голову, читал толстую латинскую книжку. Он был одет в серый тулупчик на лисьем меху,
синие суконные шаровары со сборками на животе и без галстука. Ноги мощного старика, обутые в узорчатые азиатские сапоги, покоились на раскинутой под столом медвежьей шкуре.
Какие были диваны, сколько было
кресел, и все обитые шелковой
синею материей!
Когда он принялся работать, то снял свой
синий кафтан и оказался в красной рубахе и плисовых штанах. Обивая в гостиной мебель и ползая на коленях около
кресел, он весьма тщательно расстилал прежде себе под ноги тряпку. Работая, он обыкновенно набивал себе полнехонек рот маленькими обойными гвоздями и при этом очень спокойно, совершенно полным голосом, разговаривал, как будто бы у него во рту ничего не было. Вихров заметил ему однажды, что он может подавиться.
О — медленно оседала в своем
кресле — будто под юнифой испарялось, таяло тело, и только одно пустое платье и пустые — засасывающие
синей пустотой — глаза. Устало...
Помню еще библиотеку с бильярдом и портретом поэта Тютчева в ней, помню кабинет Тургенева с вольтеровским
креслом и маленькую комнату с изящной, красного дерева, крытой
синим шелком, мебелью, в которой год назад, когда Иван Сергеевич в последний раз был в своем имении, гостила Мария Гавриловна Савина, и в память этого Иван Сергеевич эту комнату назвал Савинской.
Я огляделся, заметив в туманно-синем, озаренном сверху пространстве, полном зеркал, блеска и мебели, несколько человек, расположившихся по диванам и
креслам с лицами, повернутыми ко мне.
Обиженный человек становился всё виднее, ощутимее Артамонову старшему. Осторожно внося на холм, под сосну, своё отяжелевшее тело, Пётр садился в
кресло и, думая об этом человеке, искренно жалел его. Было и сладостно и горько выдумывать несчастного, непонятого, никем не ценимого, но хорошего человека; выдумывался он так же легко, так же из ничего, как в жаркие дни над болотами, в
синей пустоте, возникал белый дым облаков.
Напротив него, на диване, сидела Уситкова, по-прежнему в блондовом чепце; толстый муж ее стоял несколько сбоку и тоже ел персик; на одном из
кресел сидел исправник с сигарой в зубах, и, наконец, вдали от прочих помещался, в довольно почтительном положении, на стуле, молодой человек, с открытым, хотя несколько грубоватым и загорелым лицом, в
синем из толстого сукна сюртуке; на ногах у него были огромные, прошивные, подбитые на подошве гвоздями сапоги, которые как-то странно было видеть на паркетном полу.
(Кабинет Павла Григорича Арбенина. Он сидит в
креслах, против него стоит человек средних лет в
синем сюртуке с седыми бакенбардами.)
Коллежский асессор был совершенно обезнадежен. Он опустил глаза вниз газеты, где было извещение о спектаклях; уже лицо его было готово улыбнуться, встретив имя актрисы, хорошенькой собою, и рука взялась за карман: есть ли при нем
синяя ассигнация, потому что штаб-офицеры, по мнению Ковалева, должны сидеть в
креслах, — но мысль о носе всё испортила!
Алеша в первой комнате увидел всякого рода старинную мебель: резные стулья,
кресла, столы и комоды. Большая лежанка была из голландских изразцов, на которых нарисованы были
синей муравой люди и звери. Алеша хотел было остановиться, чтоб рассмотреть мебель, а особливо фигуры на лежанке, но Чернушка ему не позволила.
Первое, что бросается мне в глаза, это большой письменный стол, перед ним широкое
кресло. В
кресле — господин в
синем вицмундире, плотный, с тонко закрученными длинными усами и быстрым живым взглядом карих глаз. Совсем как институтский преподаватель.
Там, в зрительном зале, с одного из
кресел поднимается знакомая уже мне фигура в
синем вицмундире. Это инспектор драматических курсов Виталий Прокофьевич Пятницкий. В его руках большой листок — в нем помечены фамилии экзаменующихся.
В темно-синем платье, закутанная в
синий синелевый шарф, она полулежала в
кресле у стола, нетерпеливо постукивая каблучком об пол.
Она вошла в кабинет и в изнеможении опустилась в одно из стоявших в нем
кресел, обитых
синим трипом. Перед ней, как из земли выросла горничная. Княгиня остановила на ней удивленный взгляд. Видимо, появление перед ней этой служанки было для ее глаз делом непривычным.
Мебель состояла из мягких, обитых тоже не первой свежести, но, видно, тщательно сохраняемой шелковой материей темно-синего цвета, дивана,
кресел, стульев, chaise longue и преддиванного стола, покрытого бархатною скатертью.
Он не приподнялся с
кресла, на котором сидел одетый в темно-синий шелковый халат, с бархатным отворотом такого же цвета, но более темным.
Николай Леопольдович опустился в мягкое
кресло, крытое темно-синим штофом, и взглянул на стоявшие на массивном пьедестале из черного дерева роскошные часы.